Мы, ментально сохранные, социально адаптированные… (Опыт активного инвалида)
Каждый раз, стоит заговорить на тему инклюзии, читатель, боюсь, предсказуемо вздыхает: ну вот, опять речь о том, как инвалидов ограничивают, ущемляют, не дают им доступа в школымагазиныполиклиникикафе…
Не угадали. Я – о состоявшейся инклюзии. О тех случаях, когда практически всё, чего мы обычно лишены, удалось.
Напомним себе, что тема нашего августовского номера в этом году – коммуникация. По-человечески – просто общение.
Буду говорить о своем опыте – ради максимальной точности.
Жизнь моя устроена так, что шесть-восемь раз в год я перемещаюсь из Москвы в Петербург и обратно. Каждый раз при отъезде и по прибытии на Ленинградском вокзале в Москве (и на Московском вокзале Петербурга) меня встречают сотрудники службы, специально созданной для содействия людям с ОВЗ. Она так и зовётся: «Служба содействия маломобильным пассажирам». Моей признательности руководству РЖД за само введение такой службы нет предела: без их помощи простая задача попасть в вагон поезда с инвалидной коляской и с чемоданом превратилась бы для меня в экстремальный квест с высоковероятным фатальным исходом. Каждый приезд на вокзалы двух столиц переносит меня практически в мир состоявшейся инклюзии: РЖД делает реально осуществимыми путешествия для людей с самыми разными физическими трудностями. По меркам нашей с вами действительности – почти сказка.
Но вот любопытный казус. Пересаживая меня из машины в коляску, двигаясь к поезду, организовывая самые разные технические детали процесса, мой сопровождающий со мной не разговаривает.
Не поймите меня превратно. Речь не о small talks «о природе, погоде, видах на урожай». Моему помощнику необходимо уточнить, как минимум, номер моего вагона и места, выяснить, требуется ли трап, договориться со мной, где мы будем ожидать поезда – у выхода на перрон или в специально отведённой комнате. Так вот, обо всём этом он ведёт разговор с моими спутниками в буквальном смысле поверх моей головы. «Вагон у вас какой?» – звучит вопрос к моей подруге, идущей рядом. – «Трап нужен, или в поезд сама войдёт?» Уже в вагоне проводник или начальник поезда специально приглашает обращаться к нему за любой помощью на всем пути следования – но снова не меня. Вся речь неизменно обращена к путешествующим со мной друзьям или коллегам.
Должна признаться, я впадаю в кромешную растерянность.
Только что, час тому назад, я была обычным человеком. Тем самым, который разговаривал со своими студентами о Боэции и Алкуине. Участвовал в дискуссии на заседании в университете. Тем, который не без технических трудностей, но покупал себе в супермаркете сэндвич в дорогу, и кассир разговаривала со мной. Я это точно помню.
Я была человеком, пригодным к обыденной коммуникации, как и любой из нас.
Что случилось? Вопрос поставлен неверно. Я ведь точно знаю, что не случилось ничего фактического. Тогда – что происходит? В какой именно момент я, абсолютно ментально сохранный человек, общающийся по четырнадцать часов в сутки, начинаю рассматриваться другими как объект, не предназначенный для коммуникации, даже элементарной?!
Рискую показаться наивной: я долго и безуспешно билась об этот вопрос. Ответ пришёл, когда конфигурация повторилась на другом поле: в районной поликлинике. Войдя в кабинет с подругой и встретив недоумение врача: «Почему вдвоём?» – я объяснила, что я инвалид первой группы и стараюсь не ходить одна. Больше со мной не разговаривали. Все вопросы о моём состоянии были заданы… моей подруге. Рекомендации выдали тоже ей.
Надо признаться, что в таком положении я испытываю смешанные чувства. Более всего хочется взять человека за плечи, повернуть лицом к себе и внятно отчётливо произнести: «Алло. Я здесь. Я умею разговаривать. Ещё я умею читать, писать и понимать человеческую речь. Говорите о моих делах со мной, пожалуйста». Это – самый мягкий вариант. К сожалению, по понятным причинам категорически неосуществимый.
Кроме того, у меня нет ни грамма сомнения в том, что никто из упомянутых – ни сопровождающие, ни врачи – ничего дурного в мой адрес не только намеренно не хотел, но и в виду не имел.
Если вдуматься, мы имеем дело с проявлением чистейшего абсурда. Речь не о человеке с ментальными нарушениями, который объективно нуждается в помощи при коммуникации в обществе. И не об инвалиде с утратой социальных навыков в результате замкнутой жизни дома. Выраженная – зримая или высказанная – физическая беспомощность в глазах окружающих автоматически лишает человека его собственной личности и даже умственных способностей. «Не может идти = не может ответить на вопрос???» «С трудом сидит на стуле = не в состоянии говорить о своей болезни и лечении???» Абсурдно. Но факт. Различие двух моих положений – единственно в том, что ни в университете, ни в магазине меня не воспринимают беспомощной, ибо я, в свою очередь, не прошу там ни о какой помощи. В этих местах я пока справляюсь сама. Следовательно, стоит каждому из нас утратить – полностью или частично, но в значительной мере – нашу физическую независимость, как мы немедленно теряем для окружающих нашу субъектность? И становимся объектом помощи? Уверены ли люди, что они сами готовы к такому отношению со стороны других?
Здесь – самая страшная точка моих наблюдений. Потому что мой ответ на последний вопрос: «Боюсь, что да». Огромное число людей искренне уверены, что заболев, став инвалидами или попросту состарившись, они лишатся человеческого достоинства. Ведь общение, обращенная нами друг к другу речь – это часто не осознаваемое нами, но явственное свидетельство взаимного признания нашего достоинства детей Божиих. Детей, сотворённых по образу и подобию и наделённых даром речи. Люди живут в осознании и в безропотном принятии того, что так с людьми можно, и с ними в свой час обойдутся так же. В диалоге они никогда не признают такого образа мыслей – слишком бесчеловечно звучит. Но практика свидетельствует, что именно такое видение человека «правит бал». Право на коммуникацию, оно же право на достоинство, есть у сильного.
Кстати, со старыми людьми точно так же не разговаривают, если они пришли не одни. Ни врачи, ни сотрудники Сбербанка, никто. Я проверяла.
Так вот: мы, ментально сохранные, социально адаптированные инвалиды… ничем не отличаемся от вас, друзья, в проекции общения! Правда! Вам же не приходит в голову, что толстоватый неловкий человек соображает хуже, чем отменный футболист, и потому недостоин разговора с ним?
А пандус в поликлинике есть. И на вокзале. И не один. Среда доступная.
Анна Грешных (Москва)
